"Лесная барыня"

Николай Федорович  в центре
сентябрь 2013г. библиотека МЦБСТ

«Занятия с книгами - юность питают, старость увеселяют, счастье украшают, в несчастии доставляют убежище и утешение, дома радуют, вне дома не мешают...»

                 Марк Тулий Цицерон

   В 2000 году  была издана первая книга Николая Федоровича Леонова «Лесная барыня».Автор подарил свое первое творение во все библиотеки нашего Михайловского края, а следовательно всем его жителям. Душа Николая Федоровича, открытая людям, переполненная любовью к казачьему краю, донской природе, заставляет писать, и  книга нашла отклик у многочисленных читателей.

    В основе повести и рассказов – личные впечатления автора. Предлагаем Вашему вниманию отрывки из «Лесной барыни» и несколько стихотворений, вошедших в  книгу с одноименным названием.

Глава 1

         Отгремела Гражданская война.

В донской ковыльной степи стоял терпкий устоявшийся запах горьковатой полыни. В небольшую казачью станицу с церковью и вновь отстроенным сельсоветом приехали  цыгане.  Разбив табор над крутым  обрывом тихой реки  Медведицы, рядом с походными кибитками они пустили стреноженных, утомлённых за долгий путь лошадей в заливные луга.

 На взмыленные от пота шеи своих любимцев привязали небольшие колокольчики, которые, монотонно позванивая, отпугивали  местных лошадей. У  шатров-балаганов горели костры, пожилые цыганки хлопотали у котлов, да над рекой неслись к станице цыганские голоса. «Эх, и принесла ж их сюда нечистая лихоманка», -  крестилась грязной рукой набожная Селезниха, глядя на дымившиеся, на берегу костры. – Пойдут теперь по хутору птицу, какая ещё осталась во дворах, воровать. А то, чего доброго, и катухи запалят. Им-то что, с них как с гуся вода, лови потом журавля в небе. Ну-ка я добегу до сельсовета, куда там станичники глядят…- подумала в тревоге она. – Да и сноха моя, чёрт бы лошадюку такую побрал, опять запропастилась куда-то…»

Обратите внимание как автор описывает  реку и судьбу простого казака...
   Федор Иванович слезящимися потухающими глазами печально обвел воды могучего Енисея, яростно пенящийся невдалеке порог, прибрежную тайгу и, еле шевеля губами, прошептал: «Все вы отняли у меня в этой жизни, все. Напрасно я трудился, надеялся, верил. Напрасно много прилагал усилий, слишком большая разница между вре­менным и вечным. Пора и мне уходить к ним на свой вечный погост». Он хотел встать, но обессилено покач­нулся и упал в холодную воду. У берега было мелко, но он уже больше не пытался вставать. Он теперь полз, забывал­ся на миг, но, очнувшись, снова и снова, как когда-то на фронте, полз и полз к могиле своей давно уснувшей люб­ви, давно и безвременно ушедшей из жизни Лизы.

С пораненных льдом и камнями рук, с лица по бороде и шее сочилась кровь. Но Серебров полз и полз с каким-то неистовым, чудовищным упрямством, волоча окровавлен­ное, ободранное о камни тело.

       Недалеко от тропинки он, дотянувшись, сорвал запо­здалый осенний цветок, и от него вдруг повеяло родной Сталинградской степью. Бережно прижимая его к груди, он медленно преодолел последние метры, отделяющие его от Лизы, от ее могилы. До его сознания дошли слова до­чери из ее предсмертной записки: «Отец, когда ты сорвешь цветок и положишь его на могилу моей матери, то части­цей этого цветка будет мое любящее сердце, влившееся в него из вселенной»…….

Только через два дня, обеспокоенные отсутствием старого бакенщика, нашли работники линейного пути бездыханное, прихваченное морозом тело Федора Ивановича Сереброва. Выслав Шабардина и врача и выполнив все надлежащие при этом формальности, они обмыли тело своего товарища, одели на него новый с наградными план­ками костюм, описали оставшиеся после оставшиеся после смерти вещи усопшего. Там же, рядом с Лизой, выкопали могилу и опустили ещё пахнувший кедровой смолой гроб своего товарища. Закопав, поставили большой деревянный крест, обложили могилу алыми венками. Закурив, по русскому обычаю помянули его, выпив по граненому стакану водки.

Прошли годы, сиротливая избушка обветшала, и начала потихоньку разваливаться. И однажды подвыпившие не­задачливые туристы сожгли ее. Подопревшие от времени кресты попадали. Осыпалась от дождей тропинка, ведущая на мыс, могилы заросли травой да северным цветком иван-чаем. Через несколько лет ничто не будет напоминать о живших здесь людях. И только рисунок лесной барыни Насти продолжает жить на граните, омываемый летними дождями, обдуваемый свежим ветром.

Одиноко встречает он и провожает белоснежные пассажирские теплоходы. Задумчиво смотрит с камня прекрасное лицо, полное грусти.

Жизнь по-прежнему цветёт на земле, да с холодной гранитной скалы льётся в светлые воды юность.

Русь

Оглянусь назад, погляжу вперед,

А вокруг в цветах Русь моя цветет.

И в душе моей боль народная –

Ведь опять ты ,Русь, несвободная.

Погляжу я ввысь, погляжу и в синь:

Захмелела  Русь от заморских вин

И с пустым мешком в нищете своей

Просит за морем:»Мне ещё налей…»

Погляжу я вниз, в землю-матушку.

 Как не вспомнить мне царя-батюшку,

Как не вспомнить мне власть советскую,

Обменяли тебя на жизнь светскую.

Не боли, душа, не волнуйся, грудь.

 Не пора ли нам стариной тряхнуть?

Не пора ли нам из страны изгнать

 Всех, кто нам не дает дышать.

Оглянусь назад, погляжу вперед,

А вокруг в цветах Русь моя цветет.

 И в душе моей боль народная —

 Ведь опять ты, Русь, не свободная.

Леонов любит свой край, особенно  это передается через описание природы, красоты родного края...

 Колючка в поле мне и та родная,

И травы придорожные в пыли.

Умчалась жизнь, как тучка озорная,

 Попробуй, догони ее вдали.

Не побегу, ее ведь не догонишь,

Назад к истокам вновь не повернешь.

 А лишь тоску в краю донском разгонишь,

 Ведь в вечном доме там уж не взгрустнешь.

Но от чего, же здесь мы так томимся,

Мечтая о несбыточных огнях?

 Когда навеки здесь всего лишимся,

Тогда, наверно, вспомним о полях.

Колючка в поле мне и та родная,

И травы придорожные в пыли.

Умчалась жизнь, как тучка озорная,

Попробуй,  догони ее вдали.

КАПЛИ НА ТРАВАХ

Капелька росы радугой играла,

 В солнечной траве красками блистала.

 Вдруг, поднялся, ветер, ковыли колыша,

Дождевые капли падали чуть слышно.

Радужные капли в поле исчезали,

Дождевые капли на траве сверкали.

Сотряслось вдруг поле взрывами снарядов,

И смешались взрывы в грозовых разрядах.

И на эти капли пали капли крови,

Молодой военный застонал от боли.

Умирает мальчик, набежали слёзы,

С синевой смешались, растворились грёзы.

Рядом с ним из крови расцветали маки,

Умирали в травах храбрые казаки.

Пули, сабли, пики по степи свистали,

Маки, маки, маки алые пылали.

Поле золотое

О чем грустишь ты, поле золотое?

В лугах любви раздолье и уют.

 Не пить вино мне больше молодое,

И птицы осенью песнь грустную поют.

Не убежать в лимоновые дали

И не найти младой любви в них вновь.

Виски давно седой копною стали,

Умчалась в вечность с зеленей любовь.

Так почему же я по ней тоскую,

Полями нежными, раздольными брожу,

Топчу ногой пшеницу золотую,

Ну а любимой в ней не нахожу?

О чем грустишь ты, поле золотое?

В лугах любви раздолье и уют.

Не пить вино мне больше молодое,

 И птицы осенью песнь грустную поют.